Меня легко задеть и так же легко вывести из себя. Состояние стабильности по щелчку пальцев может превратиться в истерику.

Кладу в кружку очередную ложку кофе и, сбившись в подсчетах, вытряхиваю молотый порошок в мусорное ведро. Нервничаю.

Конечно, я нервничаю. Не каждый день приходится сообщать Ваньке о том, что я уезжаю в тур аж на четыре месяца.

Ерохин в этот раз охватил не только Россию, но еще и страны Прибалтики. Также несколько городов в Европе. За эти два года мы вышли на новый уровень. Я снялась в новогоднем «Голубом огоньке» и еще десятке шоу.

Прилив известности стал для меня настоящим испытанием. Повышенное внимание, жесткий график, съемки, встречи, гастроли и практически полное отсутствие свободного времени. Да, есть и плюсы: любовь фанатов, первые и достаточно внушительные гонорары.  Я даже приобрела себе машину.

Плюс уговорила Ваньку переехать в мою квартиру. Поначалу он воспринимал это предложение в штыки.

Еще бы, в своей голове он видел наши отношения иначе. Это я должна была переехать к нему. Это он должен был вносить основной доход в наш союз, но на деле все выходит совершенно иначе.  Что только усугубляет ситуацию.

Ванька гордый. И такой расклад его задевает. Я это понимаю, но ведь все изначально было ясно…

Моя профессия предполагает высокие заработки, если повезет.

Мне повезло, и чувствовать себя виновной за успех у меня нет никакого желания. Нет, но я ее чувствую... вину.

Хоть Ваня никогда на это и не намекал, но я прекрасно понимаю, что ему некомфортно.

Самое большое проявление его обиды – отказы выходить со мной в свет. С одной стороны, объективная причина этой категоричности – его работа. Светить лицом человеку, проходящему службу там, где это делает он, вариант так себе. А с другой, я уверена, он и сам не слишком горит желанием появляться со мной на публике.

В прихожей открывается дверь, и я вздрагиваю. Тянусь за сахарницей, но вовремя отдергиваю руку. Токман терпеть не может сладкий кофе.

– Привет, – выхожу к нему навстречу, пряча руки за спину, сцепив их в замок.

– Привет.

Ванька убирает ботинки в шкаф и проводит ладонью по своим волосам. Сейчас они чуть длиннее, чем раньше. Теперь он не стрижется под ежик.

– Я приготовила ужин.

– И почему до сих пор одета?

– Я про человеческий ужин, – улыбаюсь и, улизнув от его объятий, проскальзываю в кухню.

Слышу, как в ванной течет вода, и отсчитываю секунды до предстоящего разговора.

– Что произошло?

Ванька фиксирует ладони на моей талии сразу, как оказывается рядом.

– Есть разговор.

– Когда ты говоришь таким тоном, я начинаю бояться, – шепчет, касаясь губами мочки моего уха.

– Ваня, – трогаю его плечи, и он быстро усаживает меня на столешницу. Развожу ноги чуть шире.

– Ммм?

– Я уезжаю в тур на четыре месяца, – выпаливаю с ходу, крепко зажмуривая глаза.

Токман замирает. Всего пара секунд.

До этого наши расставания длились не больше месяца. Все мои съемки и проекты в основном базируются в Москве, а туры были точечными. Пара городов – и домой.

– Хорошо.

Приоткрываю глаза, и Ваня мгновенно ловит мой взгляд.

– Просто хорошо? Ты не скажешь, что это долго или…

– Если это для тебя важно, – пожимает плечами.

– Важно, это хорошие деньги и…

– Я понял.

Ваня улыбается. Он улыбается, а мне почему-то кажется, что в своей голове он орет на меня благим матом.

Вообще, мне до сих пор сложно разобраться в его истинных эмоциях. Он прекрасно себя контролирует, даже лучше, чем раньше. Его работа накладывает огромнейший отпечаток.

Теперь Токман более сдержанный, говорит меньше, а слушает больше. Он всегда, независимо от обстоятельств, ведет себя непоколебимо. Вечно собранный, не поддающийся на провокации…

– Ты не обижаешься?

– А должен?

– Я знала об этом еще месяц назад, а говорю только сейчас… Самолет через три дня.

Сдаю себя с потрохами.

– Это твой выбор.

Не знаю, зачем я устраиваю это шоу, но мне просто необходимо услышать правду, почувствовать, что ему не все равно. Эта холодность распаляет во мне все самое ужасное. Бешеное стремление спровоцировать его на эмоции.

– Это все, что ты мне скажешь?

– Ты обещала ужин.

Ванька снимает галстук и бросает его на столешницу, ту самую, на которой я до сих пор сижу.

– Ешь, – киваю на сковородку.

– Тата, – Токман шумно выдыхает, – чего ты от меня хочешь?

– Я… ты меня разлюбил? – наконец-то спрыгиваю на пол.

– Что? Откуда это в твоей голове?

Ванька присаживается на стул и утягивает меня за собой, очень уютненько устраивая на своих коленях.

Так хочется его обнять, крепко-крепко. Именно это я и делаю.

– Ты реагируешь на все одинаково.

– Ты хотела, чтобы я устроил скандал? Я могу. Только что от этого поменяется? Ты останешься дома? Не думаю. Да и нет у меня цели посадить тебя в четырех стенах. Ты любишь свою работу, и это хорошо.

– Но ты ее не любишь. Плюс я тебе вру...

– Это уже только мои проблемы. К тебе они отношения не имеют. А про вранье... ты сама себя неплохо сдаешь.

–  Давай, когда я вернусь, мы полетим в отпуск?

– Не могу ничего обещать. Работа…

– Я поняла.

Выпрямляюсь и торопливо раскладываю плов по тарелкам. Пальцы подрагивают. Еще немного, и я расплачусь. Не потому, что я плакса. А потому, что не знаю, что мне делать.

За два года я так и не научилась жить по графику. Это мучает. Меня убивают редкие встречи в перерывах между нашими работами.

Я хотела по-другому. Не так...

Мне сложно. Сложно мириться со всей этой вереницей дел, в которой мы закручиваемся день ото дня все сильнее.

Я хочу семью, настоящую, такую, которой у меня никогда не было. Я хочу ребенка и душевные посиделки на выходных... Меня достал режим, диеты и встречи на пару часов, независимо от того, что мы живем в одной квартире.

Чувствую легкие прикосновения, чуть крепче сжимаю в руке лопаточку.

Ваня трогает мою спину, а после обвивает талию руками. Кладет подбородок на плечо.

– Я не хочу ехать в этот тур, – всхлипываю. – Я устала. Два года работы практически без выходных.

– Это просто эмоции. Завтра ты так думать не будешь, – Ваня говорит тихо, но уверенно. – Через четыре месяца у нас декабрь?

– Да.

– Думаю, что смогу вырваться в отпуск.

46

Иван

– Ну что, я тебя поздравляю, приказ пришел, так что, лейтенант, готовь старлейские погоны. Официальничать не будем.

Орехов поднимается из своего кресла, протягивая ладонь для рукопожатия.

– Служу России.

– Все-таки я в тебе не ошибся, – полковник трет подбородок и вытаскивает из сейфа бутылку коньяка. – Доложи мне по одиннадцатой группе.

– Высадились час назад. Авдеев доложил, что все тихо.  Пока наблюдают.

– Хорошо. Выпьешь?

– На работе же, Андрей Вениаминович.

– Согласен.

Орехов с легким пренебрежением смотрит на пустые бокалы и убирает их обратно в сейф.

– Тогда держи меня в курсе по их формированию.

Полковник отвлекается на телефонный звонок, поэтому отпускает меня одним кивком головы.

Время около семи вечера. По факту через несколько минут можно уже пойти домой, но, во-первых, там никто не ждет, во-вторых, приоритеты у меня уже давно сдвинуты в абсолютно другую плоскость.

Это не просто работа. Это образ жизни, и он мне нравится. Попасть в управление сразу после академии было не самой легкой задачей. Независимо от оценок, ты все равно проходишь жесткий отбор, по которому будут выявлять самых лучших.

И это только первый этап. Дальше тонны рутинной работы. Схватка на выживание с осознанием, насколько бесполезной хренью ты занимаешься. Архивы, изучение дел. В общем, точно не та деятельность, на которую ты рассчитываешь, приходя работать в РУ.

Стайка желторотых лейтенантов, которых выщелкивают одного за другим в течение года.